Староста студенческой группы четвертого курса инженерного факультета, мой будущий дипломник Алеша, в перерыве лабораторного занятия, разглядывая подписи внизу аттестационного листа еще советской формы, неожиданно спросил меня: «А комсорг — это кто?»

Боже... Не Владимир Святославович или Навуходоносор, и не Иван III или Плиний Старший, а комсорг. Да его родители и учителя — все бывшие комсомольцы, еще живы печатные издания и театры, есть улицы и площади с комсомольскими названиями, а ему удалось от всего этого отвертеться и не знать. Конечно, я наскоро объяснил, но Алексей, сам того не желая, вверг меня в долг. Прими его, Алексей Владимирович. Возможно, в должности руководителя крупного предприятия или в будущей общественно-политической карьере он тебе сгодится.

ВЧЕРА

В комсомол принимали с 14 лет, я пришел в шестнадцать. К этому времени мне осточертела школа: учителя, учебники, ученики, уборные, уборщицы — и я пошел работать.

В первый послевоенный год на работу еще брали с четырнадцати лет. Карьеру начал с места ученика-электрика авиаремонтных мастерских, где ремонтировали бомбардировщик ИЛ-4 и, когда их за послевоенной ненадобностью ликвидировали, подался в ученики машиниста дизельной электростанции. В маленьком степном городке Оренбургской области их было несколько, моя принадлежала перчаточной фабрике. Всю войну здесь шили трехпалые солдатские перчатки.

Я присматривался к комсомольской организации, и мне она понравились. В условиях послевоенной нищеты и голодухи, «немыслимого быта», как сказал поэт, членство в комсомоле создавало чувство приобщенности, плеча, защиты. Встретили и приняли меня по-братски, точнее, по-сестрински — большинство были девчонки. В горкоме комсомола на приеме почти по-военному поставили задачу: с началом нового учебного года пойти в вечернюю школу рабочей молодежи. Спасибо секретарю Валентине Пономаревой, она определила мою судьбу на всю оставшуюся жизнь. К восемнадцати годам мне доверили должность машиниста-дизелиста. Стационарные дизели по грандиозности чуть уступают паровозу, а в моих влюбленных глазах превосходят его. И когда я взбирался на верхнюю площадку, что была в трех-четырех метрах над полом, то ощущал себя выше седьмого неба, не замечая их допотопной ветхости.

В двадцать лет призвали на службу, угодил на Тихоокеанский флот. Не знаю, почему, но уже в учебном отряде, где была временная комсомольская организация, избрали в комсорги. И мне, признаюсь, пришлось по нраву быть в центре водоворота юной матросской ватаги. Причем, как это было в той, советской армии, никаких льгот комсоргу, все как всем плюс постоянное натяжение ответственности за других.

Школы мотористов, а потом и командиров отделений мотористов флота на знаменитом острове Русском, позволили мне гармонично пройти нормальные служебные ступени военного срочной службы. От младшего моториста и до старшины группы мотористов торпедного катера (механика корабля), когда в моем ведении оказались три архисовременнейших дизельных двигателя по тысяче лошадиных сил в каждом и масса другой техники.

И в дивизионе торпедных катеров меня не оставляли комсомольские заботы. Они были столь же естественны, как смена дня и ночи, как утренний подъем флага и т. п.

Должность комсорга дивизиона была офицерской, и я в звании старшины второй статьи около года совмещал ее с должностью старшины группы мотористов. Естественно, бесплатно.

В комсомольском бюро дивизиона подобрались надежные парни. Главный критерий — личное поведение. Нельзя сказать, что комсомольская работа отличалась разнообразием. Прежде всего — боевая подготовка. Требования к себе и другим бескомпромиссно жесткие. Культурная работа была заметной, пока стояли под Владивостоком, а когда перебазировались миль на 40-50 восточнее, то все ограничивалось экскурсиями на соседние острова или бухты: зверосовхоз, рыбозавод и т. п. Любопытно, но не более. Зато спорт, и особенно шлюпочные гонки, всегда были в интересе.

Сохранилась фотография, где начальник штаба бригады, Герой Советского Союза Матвей Подымахин (черноморец, его имя на скрижалях Сапун-Горы в Крыму) вручает мне, старшине призовой шлюпки, чемпионский пирог. За первенство не щадили себя, в кровь ладони и ягодицы. Но на финише всегда ждали последнюю шлюпку, ей оркестр в сто труб играл «Чижик-пыжик, где ты был...», к всеобщему ликованию. Очень ценились и были уместны неформальные, задушевные беседы. Тяга исповеди была почти повальной. Да и кому же еще довериться, как не брату — матросику. За пять лет службы почти все потеряли своих девчонок, невест, жен, не дождавшихся своих морячков… Переживали — небо обрушилось. Был один случай самострела, к счастью, выше сердца. Такие вот срывы у молодых, физически безупречных мужчин. В крайних случаях содействовали внеочередному отпуску.

Мы неподдельно любили свои корабли, и когда на последнем году службы, незадолго до демобилизации, пришлось их передавать, как тогда говорили «братской стране», то при команде «Флаг спустить!» не я один нарушили «Смирно!». Ладони невольно смахивали со щек влагу -предательницу.

Впрочем, подъем-спуск флага на русско-советском флоте — это не физическое действие, это высшее проявление Веры в ее кристалльно чистом виде. И, слава Богу, что были и есть командиры, способные привить такое вчерашним сухопутным парнишкам. И дело не только в том, что это был самый совершенный в эстетическом отношении флаг, что когда-либо поднимался на фалах любых кораблей, я рылся в каталогах, нет ему равного. Хотя возможно, и в этом, но это был наш флаг. Мой!

Дивизион был перволинейный, то есть повышенной боевой готовности, и хорошо укомплектован классными (не в современном эмоциональном смысле) специалистами (мотористы, торпедисты, радисты, пулеметчики и др.) третьего, второго, а некоторые матросы и старшины, в том числе и я, первого класса. Мы были профессионалами и больше ничего еще на таком высоком профессиональном уровне не умели. Как важно для мужчины, и особенно, молодого, стать специалистом, это очень много, возможно, все. Шпана — это кому не повезло вовремя получить хорошую и востребованную квалификацию. Если бы судьбоносность этого момента удалось донести до тех, кто решает судьбы молодежи в нашем Отечестве, можно бы и полицию сократить...

О флотской верности и дружбе написано немало, но грех не поделиться собственным опытом. На флоте существовало совмещение профессий. По боевому расписанию я был еще и легким водолазом. Разумеется, нас обучали этому и тренировали. На тренировочном спуске под воду поздней осенью, скорее, в предзимье, мне заменили старое легководолазное снаряжение на новое, и я впервые его опробовал. Из-за скрытой неисправности да еще халтуре страхующего профессионального водолаза я на грунте потерял сознание. Когда на пирсе поняли, что я не отвечаю на сигналы, начали принудительный подъем, и над водой показалась уроненная на грудь голова. Поднять меня на пирс за страховочный водолазный конец (веревку) невозможно, на мне скафандр, аппарат, два комплекта грузов, свинцовая обувь. Тогда двое парней Коля Воронков и Саша Ипполитов в чем стояли прямо с пирса кинулись в воду, подвели швартовый и всем миром выхватили на мостки. Коля и Саша, тоже мотористы и водолазы, знали, на какие мгновения идет счет. Быстро на груди разодрали тонкую часть скафандра и выдернули изо рта загубник, дав мне первый вздох новой жизни. Никто не придал особого значения ни моему риску, ни решительности парней. Все в порядке вещей.

На последнем, пятом, году службы я добровольно стал членом партии. Рекомендацию мне дал Батя — командир дивизиона торпедных катеров капитан второго ранга Иван Борисович Антонов, героический участник войны на Северном флоте. Тогда они воевали на крохотных дюралевых торпедных катерах конструкции А. Туполева. На них стояли авиационные бензиновые двигатели, которые возгорались от любой искры. Сами себя они считали смертниками. Сейчас эти катера можно увидеть на пьедесталах. Когда я слышу «Комбат — Батяня» Расторгуева, — это о моем комдиве, что так много сделал для меня и сотен других бесшабашных мальчишек из безотцовского военного детства, приструнил, прилюбил к труду, честности, человеческому достоинству. Думаю, нам повезло с командирами. Я их помню и могу поименно назвать, но и командирам с нами было хорошо. Иначе бы откуда тяга к встречам после демобилизации, к слову — мой бывший командир корабля через 12 лет был у меня на защите диссертации...

Мощь советской армии определялась многими составляющими, но комсомольская, то есть человеческая, как и в любой армии, была первой. Для меня же мое флотское комсомольство оказалось судьбоносным. Я из малограмотной и бедной семьи: отец — кузнец, инвалид войны, мама — уборщица. В начале войны эвакуация, бегство из Белоруссии. Отец на фронте, мама в тифозном бараке, мы, двое малышей, на узлах по чужим углам. Вечное чувство голода, грязи, ущербности. Флот и комсомол подняли с колен.

На флоте приобщился к чтению, вернул себе радость учебы и даже соревновательности в ней. Очевидно, не без моего участия сложился шик сверх-программных знаний. В сегодняшнем мире это откровенная наивность, но на Русском я пристрастился к трудам Н. Чернышевского, его диссертации о прекрасном, возник интерес к литературе, театру, другим искусствам. Оттуда же вывез основы методических знаний, что так пригодились в вузе.

На флоте меня наградили грамотой ЦК комсомола, а за год до этого политуправление флота выпустило листовку «Моторист первого класса» о моей скромной личности. Это самые дорогие реликвии тех лет.

СЕГОДНЯ

В институт пришел я поздно и взрослым. Учился легко и с интересом. Вновь подобрались друзья, как оказалось, на всю жизнь. На третьем курсе возник конфликт с преподавателем политэкономии социализма. На втором с увлечением изучали политэкономию капитализма и с нетерпением ждали ее антипода. На беду нам и социализму преподаватель (а может, и наука?) оказались халтурными. Возникли жесткие разногласия на семинаре, меня оскорбили и выставили за дверь. На войне — как на войне, с тельняшкой у расстегнутого ворота и с верными друзьями-комсомольцами — на парткоме. Весы качаются в открытую: стоит ли разменивать доцента на студента. Однако в парткоме нашлись двое, кто исповедуют другие ценности. Разменяли, уволили доцента. Оказалось, что его профнепригодность не была секретом. Я и по сей день с благодарностью помню Сергея Фроловича и Николая Семеновича...

Вузовская комсомольская организация, конечно же, далеко не флотская, здесь не оказалось той нашей бескомпромиссной жесткости. Да и, естественно, идти на лекцию — это не в море на боевом корабле. Однако авторитет ее был значительным. Особенно в решении болевых вопросов. Так, ректорат не позволял себе отчисление студентов без ведома комсомола, если причина не в неуспеваемости. Кто знает, сколько судеб было спасено от чиновничьей трусости и произвола. Взрослые тети и дяди, если им доверяют управление молодежью, очень быстро забывают о собственных юношеских шалостях и ради карьеры готовы на любую гротескную праведность.

Комсомольская организация института, минуя районную или городскую, напрямую по делу общалась с обкомом комсомола. При подведении итогов первой эстафеты трудовых дел студентов области наш сельскохозяйственный институт занял первое место. Наше первенство во многом было предопределено массовым участием студентов в уборке урожая на целинных землях Казахстана, причем в качестве квалифицированной рабочей силы: трактористы и комбайнеры. Конечно, мне льстило, что испытал себя, увязавшись со старшекурсниками, в бескрайних казахских степях, что по горизонту сравнимы только с морем, в кабине скромного трактора. Призовые документы и материальные подарки комсомольской организации вуза вручал первый секретарь обкома комсомола Иван Перов нам двоим: секретарю комсомольской организации Николаю Севрюгину и мне, председателю студенческого профсоюзного комитета. Да мы и работали всегда в паре.

Неповторимой прелестью, памятью сердца остался комсомольско-молодежный лагерь обкома комсомола в сосновом бору на берегу Волги у впадения в нее реки Сок. Долгие вечера под соснами, разговоры и песни, танцы и легкая влюбленность, но, главное, поход по Жигулям до Куйбышевской гидроэлектростанции. В пути пару раз переправлялись через Волгу, выбирая более «исторический» путь. Бесконечные тропы, родники, утес Стеньки Разина, Волга и плотина на ней... Умел комсомол скупыми средствами, без нудного назидания вызвать в душе любовь к родному краю, открыть глаза. В лагере гостила делегация студентов Рижского политеха в национальной студенческой формочке. Приняли их тепло, как и заведено на Средней Волге. Интересно бы знать, помнят ли они такой Россию?

Комсомольские организации были первыми или главными, кто глобально занимался делами молодежи: образование, трудоустройство, культура, спорт, здоровье, отдых и, конечно же, патриотическое воспитание. Трудно понять, как в такой стране, как наша, чья история — история подвижников, удалось опошлить само понятие патриота. Над этим никто не смел иронизировать, да как такое возможно над памятью тысяч и тысяч молодых загубленных жизней на фронтах войны или мирного сверхтяжелого строительства. Самоотверженность одних и грубые военные или политические просчеты других — две не смешиваемые среды.

Комсомольская организация была повседневно доступной, здесь логично было возражать, спорить. Комсомольские руководители были всякими, но, как правило, яростно отстаивали интересы комсомольцев. Причем иногда это принимало нестандартные формы. Однажды, уже в доцентские годы, коснулось и меня. Комсомольское бюро четвертого курса приняло решение просить ректора о замене лектора профилирующей дисциплины. И ректор принял такое решение, а заменил его мной. Не скажу, что это было приятно, меня долго преследовало чувство без вины виноватого....

Я далек от того, чтобы идеализировать комсомол. Это все же была политическая организация молодежи, что хотя и отрицалось. И здесь немало было цинизма и краснобайства, причем, чем выше — тем больше. Помню, как я со своей юношеской праведностью был поражен скабрезным анекдотом о В. Ленине в стенах обкома. Впрочем, когда уже в доцентские годы услышал, как секретарь райкома партии свой партийный билет назвал «хлебной книжкой», — не удивился. Наиболее чистыми были как раз первичные организации, особенно если во главе подбирались порядочные, честные ребята.

 В день восьмидесятилетия комсомола собрались бывшие его активисты: ныне главный инженер, крупный менеджер, подполковник милиции, директор школы, работники социальной службы и двое нас, вузовских. После очередного тоста я попросил слово для покаяния.

Дело в том, что в студенческие годы довелось пару лет быть председателем студенческого профсоюзного комитета и яростно вмешаться в судьбу двух студентов: парня и девушки, увы, забеременевшей. От имени двух комитетов, профсоюзного и комсомольского, я пообещал будущему папане высшую меру студенческого наказания — отчисление, если не сыграет свадьбу. Свадьбу справили, родился мальчишка. Родители закончили вуз и специалистами уехали на родину мужа. Прошло время и узнаю: развелись, разъехались, у них новые семья и дети. И хотя я встречался с тем и другим и никто ни разу не попрекнул, а на душе мерзко...

Тогда взял слово подполковник и сказал примерно так: «Ты помог мальчишке обрести фамилию и отчество. И даже если родители не жили вместе ,он знал, что имеет отца и родился желанным в нормальном браке. Кто измерит силу это чувства? Мы снимаем с тебя груз покаяния, ты был прав». Подполковник милиции оказался генералом человековедения. Как я ждал подобных слов!

ЗАВТРА

Советский Союз ломали с тем же дурашливым гиком, как в двадцатом валили колокола. Ушел в «щебенку созидания» новой России и комсомол. Комсомол, что был массовой школой подготовки молодежи к взрослой жизни. Кто рвался и делал карьеру — достигали своего. Кто не хотел, оставались рабочими, инженерами или доцентами. И нынешнее поколение руководителей страны, регионов и ниже — все из комсомола. В том числе и те, кто чванливо заявляет, что не были комсомольцами, — все равно крутились в комсомольских котлах в школе, вузе, на производстве. Комсомол пронизал жизнь и сам был жизнью, а в ней всегда есть место Моцарту и Сальери. Сегодня — это порожняя ниша, гигантская и опасная Вакансия.

Какими бы мы ни были по происхождению и вере, все мы люди европейской, а значит и российской культуры. От этого невозможно увильнуть, как невозможно отвертеться от воздушной атмосферы планеты с ее 21,95 процента кислорода. В мире нет иных физической и морально-нравственных атмосфер. И какими бы мы ни были безбожниками, или какие бы ни исповедовали религии, вынуждены признать, что европейская и российская культуры созданы на основе этического содержания христианства. Эти основы были заложены, очевидно, около 3,5 тысячи лет назад иудаизмом, когда пророк Моисей на горе Синай получил от Бога десять заповедей (Исх.19:1 — Чис.8:26). По заверению некоторых религиоведов, их современная редакция была принята в седьмом веке до нашей эры, то есть до зарождения христианства, и после добавлена, как явствует из Библии, проповедями Христа. В мире никогда не было и нет такой государственной системы или религии, которые бы с такой последовательностью внедряли в своем народе этическое содержание иудо-христианства, как это делали коммунисты-большевики. Все религии всех времен – жалкие копировальщики большевиков. Удивительно, но «Моральный кодекс строителей коммунизма», созданный в 1961 году к 22 съезду КПСС, по признанию Ф.Бурлацкого, одного из его создателей, состоял не только из коммунистических постулатов, но и заповедей Моисея и Христа. По мнению авторов — «…тогда все ляжет на общественное сознание». Г.Зюганов утверждает, что кодекс копирует Нагорную проповедь, только в Библии написано лучше.

Именно большевики, случайно подобравшие власть в октябре 1917 года, когда ее разорили и бросили высшие элиты той России: Дума, Правительство, генеральный штаб, высшее духовенство и даже ближайшие родственники императора, прежде всего, озаботились собственной молодежью, а значит, и будущим страны. С большевистской последовательностью создали лучшие в мире школы, в которых позже Д.Даллес (США) разглядел главную для них опасность, и системы воспитания для октябрят, пионеров и комсомольцев. С государственной системой управления и контроля. Как водится в нашем ироничном народе, политизированная «шелуха» в них отметалась прочь, а бессмертные истины заповедей: «Чти отца своего и мать свою»; «Не убий»; «Не прелюбодействуй»; «Не укради»; «Не лжесвидельствуй»; «Не желай дома ближнего твоего и ни жены ближнего твоего…» — были основой воспитания. И даже начальные четыре заповеди, вроде бы отведенные Богу, взывают – «Будь человеком!». Прошло несколько тысячелетий, но ничего лучшего придумать не удалось.

Ныне в стране возрастает численность детских садов и, естественно, детей в них. Педагогическая работа с ними вполне заменит ту, что велась с октябрятами.

С приходом нового министра образования в учебные заведения возвращается воспитательная работа педагогов, так легкомысленно уничтоженная предшественниками. Какой ущербностью ума и души нужно обладать руководителям ведомства, чтобы опустить образование до уровня коммунального обслуживания – дачи учебной информации. И все…. Для исправления этого потребуется не только подвижка педагогического мастерства, но и время. Возможно, это даст вполне полноценную замену работе пионерских организаций. Возможно, превзойдет….

 И только комсомол или его современный аналог пристроить некуда. Упование на религии, о которых с такой надеждой либералы «ворковали» в начале девяностых годов, оказалось заурядной пустышкой. Я проработал доцентом в новой России более двадцати лет и не видел даже крохотного намека на их интерес к студенческой молодежи. На вопрос журналиста «Литературной газеты» — почему отсутствует миссионерство в молодежной среде, московский священник честно ответил: «На наш век хватит бабушек». Это не осуждение, это констатация. Более того: я воспринимаю уважительное отношение к религии как извинение современной России за преступление перед всеми конфессиями в двадцатые – тридцатые годы. Если, конечно, может быть извинение за уничтожение священнослужителей и разоренные их храмы…

 Однако жизнь идет, не очень заглядывая в «священные книги», созданные талантом, гениальностью древних мыслителей, а необходимость воспитания юношества, особенно будущего образованного корпуса страны, остается сверхнеобходимой.

Не стало комсомола и некому пойти на опасность при защите интересов отечественной молодежи, а значит, и будущего страны. Вот только один пример…. Именно его отсутствие позволило властям изувечить высшее образование бакалавриатом. Особая боль – инженерные факультеты. Послевоенными достижениями инженерного корпуса, сильна и ныне гордится наша Родина. Комсомол никогда бы не позволил даже власти так «обобрать» себя, а значит и страну. Это мало кому известно, но общеинженерная подготовка на наших факультетах велась по планам и учебникам, созданным в лучших технических вузах страны, а значит, и мира. Там же совершалась стажировка педагогов этих дисциплин. На последней встрече инженеров по случаю 50-летия выпуска один из юбиляров поделился: сорок лет работал на заводе «Прогресс», участвовал в создании и запуске «Бурана». Инженер из маленького провинциального вуза своей инженерной подготовкой не уступал другим. Как себе позволили унизить такое достояние? Профессиональные революционеры-большевики, не доучившиеся, по себе, видно, ощущали потребность в образовании-воспитании подрастающего поколения. Современные вершители России, выпускники лучших университетов страны и мира, отнеслись к этому малограмотно и высокомерно, пренебрежительно.

Ныне, когда к управлению страной и ее регионами пришли комсомольцы последнего призыва, невольно возникает проблема воспитания нового поколения, в том числе и для смены руководителей высокого ранга. Для этого нужна государственная воспитательная система подобная ВЛКСМ. Возможно «Всероссийский Союз молодежи». РОССОМОЛ не должен копировать КОМСОМОЛ, он должен учитывать его уникальный опыт и быть привлекательнее комсомола. Настолько привлекательнее, что в него не нужно агитировать, прием в него нужно заслужить…. И только одна копия: он должен проникнуть во все сферы жизнедеятельности современной молодежи…. Мы все, средневолжане — самарцы, знаем и дорожим прошлым и настоящим народов нашего края. Их мудростью, миролюбием, трудовой хваткой, военной стойкостью и, конечно же, чувством самоуважения.

И было бы достойным

их первыми создать Самарское отделение РОССОМОЛА.

И уже этим летом (2017 года) провести Первый

слет ветеранов и молодежи.

 Нам не нужен «Селигер»,

у нас есть районы прекраснее его, с не менее эстетичным местным названием,

а содержание слета подготовить более насыщенное. И только

на первый слет пригласить ветеранов комсомола,

на всех последующих молодежь разберется сама.

И это было бы самым весомым приветствием к 100-летию комсомола.

В дошедших до наших дней трудах великих мыслителей древности наряду с высокими материями имеются сетования на легкомысленное поведение современной им молодежи. Перечень грехов сродни полицейской сводке наших дней. Мне кажется, что сказку о противостоянии отцов и детей придумали удобства ради задолго до Ивана Сергеевича Тургенева.

По великолепному замыслу Творца, в родильных домах нам выдают пакеты с мальчишками и девчонками, в чьих незамутненных еще заботами очах светится будущая гениальность. И если из них вырастают будущие головная и сердечная боли семьи и общества, то в этом повинны семья и общество.

У нас нет проблем ДЕТЕЙ, у нас только проблемы ОТЦОВ.

 Иосиф Брумин – кандидат технических наук, доцент,

 поселок Усть-Кинельский.