А начиналось всё радостно и солнечно. Родилась Нина в тревожном 1941-ом году. Громовые раскаты войны доносились и до их глухого мордовского села, но у отца была бронь по состоянию здоровья, поэтому большого горя их семье Великая Отечественная не принесла. Ниночка росла в дружной многодетной семье. Её, младшенькую, отец особенно любил и баловал. То шаль ей большую купит, то машинку швейную, то ситца отрез. Он работал в ревизионной комиссии и мог приобрести это не в обмен на домашние яйца, мясо или масло, как это делалось в то время, а за деньги. Нина замуж выходила с солидным приданым: «Не с чемоданчиком под мышкой, как многие, а с большим зеленым сундуком я пришла в дом к свекру со свекровью. А ситца того хватило, чтобы пошить и ширму, и шторки, и даже занавеску на шесток. Красиво, как у министра». Светлый и добрый человек, Нина умела находить красоту и радость во всём, что её окружало, что наполняло её жизнь. Когда лет в 12 начала ходить на посиделки, от души радовалась веселью, которое там происходило, с удовольствием сама пела и плясала. С нетерпеньем ждала самого красивого праздника — Пасхи. В их Козловке церкви не было, и они с девчонками ходили в соседнее Адашево. Отстоят службу, причастятся, переночуют и в воскресенье возвращаются: «Солнышко играет, вьётся разными цветами. Я такого сиянья никогда и нигде больше не видела. И такая радость охватывает, что не передать». Эта радость помогала спокойней воспринимать множество трудностей и неудобств. В Козловке, например, были серьезные проблемы с водой: «Вернешься ночью с посиделки и спать не ляжешь, пока всю посуду водой не наполнишь, потому что утром в колодце одна глина будет. А когда совсем в нём вода пропадала, на родник ходили. Если зимой, сыпнешь в вёдра снежку, чтоб не выплескивалась вода, коромысло на плечи, в руки ещё одно ведро — и бежишь. Когда шагом — расплёскивается вода. Воды натаскаешь, за сеном идешь — ночью, за три километра ходили к колхозным копнам. Своих не было — не давали косить. Вот и крали. По три пуда вязанки взвалим на себя и несём наперевес. Споткнёшься, упадёшь, а встать невмоготу. Когда замуж вышла, мы с золовкой за сеном ходили. Она меня и спасала: рослая, сильная, поднимет меня вместе с вязанками и дальше бредём».

Замужество Ниночкино было счастливым, но недолгим. Семья мужа приняла её хорошо, «свекровь никогда черного слова не сказала, золовка всегда и во всём поддерживала». Александр был спокойным, добрым, умным, любил жену и детей, заботился о них. Работал он бригадиром полеводов — почётная и ответственная должность у него была. Жизнь их сияла и играла всеми цветами, как то Пасхальное солнышко. Всё померкло в один миг — погиб Александр Киреев, осиротели четверо детей, овдовела его жена. С утра уходила теперь Нина с ребятишками на кладбище и плакала у могилки до позднего вечера. Таким неизбывным было ее горе, что свекровь поняла: надо увозить Нину с детьми из Козловки. Попросила дочь, которая к этому времени жила уже в Сырейке, забрать её к себе. Купила снохе и внукам дом и перевезла. Очень горевал, расставаясь с Козловкой, старший сын Федор. В день отъезда убежал в лес, еле нашли его. Был он в отца — спокойным, рассудительным, смышленым. Всей душой прикипела к нему директор Козловской школы, просила Нину, чтоб оставила ей Федора. У них с мужем детей не было, мальчик стал бы и счастьем, и смыслом их жизни, а Нине одной поднимать четверых детей тяжело будет. Но она и слышать об этом не хотела. Расстаться с сыном?! Нина и мысли такой не допускала.

Но расстаться с сыном пришлось. Расстаться навсегда. 29 сентября 1982 года рядовой Федор Александрович Киреев погиб при выполнении боевого задания в Афганистане. Всей округой его хоронили. Этого доброго, работящего, застенчивого парня искренне любили и уважали в Сырейке. Всем селом старались поддержать в горе Нину Александровну. Особенно — её подруги, доярки, с которыми работала на одном продоле: Валентина Неманова, Евдокия Харунжина, Анна Маланина, Татьяна Тимошенко, Анастасия Кротова. Помогали и соседи, с которыми она жила рядом сразу после переезда в Сырейку, — Копины, Бобылевы, Пелагеины, Семагины. Только работой и спасалась Нина Александровна. Всегда была неутомимой труженицей, а теперь и вовсе устали не знала: «Мы на дойку по четыре раза ходили, когда коровы отелятся. Если всех 30 телят отпою, мне бесплатно телёнка давали. Я пять раз так телят получала. Мы с девчатами усердно работали. Наш продол — его Харунжинский называли — всегда самый чистый был. Молоко всегда сдавали первого сорта — значит оно чистое. А листок с фамилиями тех, кто грязное молоко сдавал — второго сорта, вешали на магазин. Стыдно им, конечно, было. Ну и сорвут его быстренько. А всё равно уже знают все. Но наш продол в передовых был. Нас часто и грамотами, и ценными подарками награждали».

Так в трудах и заботах и жила Нина Александровна. Думала, что испила свою горькую чашу до дна. Но нет, довелось ей пережить и гибель внука. И снова — слёзы, слёзы, слёзы горькие. «Мне вот недавно глаз один прооперировали, — рассказывает Нина Александровна. — Так ведь ничего удивительного — выплакала я все глаза. Недавно вот вспомнила, что, когда отца хоронили, я так убивалась, сильнее всех. И соседка наша сказала: «Нина-то горемычная будет». Так оно и вышло».

Хорошо и спокойно сейчас Нине Александровне в местном храме. Поплачет, помолится — и легче на душе становится. Многие дети, внуки и правнуки рядом живут. Они — самая большая её радость, её утешение и поддержка.

Татьяна ПАХОМОВА.

Фото Е. Мусогутова.