Особый вид живописи открыл для себя и окружающих художник и реставратор Константин Боровков. Написанием икон на бересте он снискал себе широкую известность, его работы десятками расходятся по храмам, выставкам и частным коллекциям России и всего мира. Творения Константина Боровкова привлекают внимание и умиротворяют одновременно, а выглядят как естественное создание природы, подчеркнутое рукой мастера.
Делал щит Родины
В 1981 году Константин окончил с красным дипломом живописно-педагогическое отделение самарского художественного училища имени К.С. Петрова-Водкина. Преподавать изобразительное искусство молодому специалисту не довелось. Вместо этого он 14 лет отработал токарем на самарском заводе «Металлист». Как выражается Константин: «Щит Родины делал, был занят на производстве элементов ракетных и авиационных двигателей, в том числе для ракет-носителей «Энергия», «Протон» и «Зенит». Работа была ответственная — микроны ловили при обработке материалов, станок давал такую возможность».
Коллеги по цеху сначала отнеслись к новичку скептически, со снисхождением — какой толк от художника? А тот уже через три месяца был допущен к изготовлению космической продукции. Преподаватель по образованию, он стал токарем четвертого разряда.
«Производство было секретным настолько, что главный цех с внешними стенами завода не соединялся, а стоял внутри корпуса, по центру, вокруг другие цеха. С улицы не заглянешь. Почему не работал по своему профилю? Все просто, женился, а жить-то надо где-то. Учителям квартир не давали, а заводчанам, особенно которые над стратегическими разработками трудились — пожалуйста, и льготы ещё всевозможные. Такие были приоритеты у государства, нужды культуры по остаточному принципу обеспечивались. Собственно, оттого наш ракетно-космический комплекс и был на голову выше конкурентов.
Когда начался распад, от ста семидесяти человек рабочих остались я и два слесаря. От полугода до года зарплату не платили, а когда начинали возвращать — деньги инфляция съедала. Как выжили в девяностые — не знаю, и вспоминать не хочется», — делится Константин Боровков.
Как старинная икона
Написанием икон на бересте Константин увлекся в свободное время от трудовых будней за токарным станком: «Снимешь лоскут с дерева — вот тебе и основа для картины. У березовой коры такой цвет и структура, что фантазия сама работать начинает. Бери только и вписывай изображение. Каждый кусок бересты имеет свои особенности — оттенки, плотность, пятна, дефекты, и всё вместе это делается частью замысла художника. Затемнения, полоски, узелки в древесине становятся уникальным фоном, вплетаются художником в тени, превращаются в элементы одеяний, ложатся светом на лица. Найти материал не проблема — чурбаки березовые где примечу, или в посадку иду, и беру бересту с высохших березок. С живого дерева не снимаю.
Береста похожа на старинный, потемневший холст. Всмотришься в темный рисунок, в нем словно уже спрятана картина, нужно только приложить руку и сделать лик видимым стороннему зрителю».
На бересте удобно писать, считает художник, но только после того, как пройдешь путь проб и ошибок: «Сначала пробовал акварельными красками, но они слабые. Гуашь использовал, затем перешел на темперные краски, а дописывать можно и маслом.
Почему не натюрморты стал изображать на бересте, или, скажем, пейзажи? Отвечу — вы посмотрите на бересту внимательно. Какие образы первыми в голову приходят? Я будто старинную икону увидел, именно такой фон и оттенки характерны для иконописи. Остается очистить древесину от лишнего, освободить лицо, фигуру, спрятанные природой.
То же самое я делаю со старыми иконами, которые мне приносят на реставрацию. Процесс схожий. Только в случае с берестой изображение появляется уникальное, через фантазию, а во время реставрации, наоборот, нужно вернуть лик, созданный кем-то до тебя. Бывает, приносят совсем черные дощечки, ничего не рассмотреть. Начинаешь отмывать — проявляется образ. Так и с берестой, тот же самый эффект.
Лучший художник — человеческое воображение
Иконы Константин писать не умел, но тут, как ни странно, принесло свою пользу образование: «Нам в художественном училище историю искусств преподавали. Говорили, что до 18 века в России все изобразительное искусство было представлено лишь иконами, и только потом пошли пейзажи-портреты. Оказывается, всё это я знал, это во мне пребывало. Когда люди интересуются, откуда у меня знания, как иконы писать, то абсолютно честно говорю — научили в светском, мало того, советском учебном заведении. Единственное — я долгое время знания не применял, но постепенно освежил, накопил опыт».
В 1997 году праздновалось 850-летие Москвы, и от Самарской Епархии на Всероссийской выставке были представлены берестяные иконы, написанные Боровковым. Автор получил много благожелательных отзывов и напутствий — пишите и дальше, кроме вас, никто этого не делает, развивайте свое направление. «Это нетрадиционное искусство, — согласен Константин Боровков, — никто никогда на Руси икон на бересте не писал. Именно поэтому я варюсь в собственном соку — как придумал, так и делаю. До всего доходил сам. А хотелось бы поучиться, подсмотреть, приемы перенять и ошибок не повторять. В каждом искусстве есть секреты, наработки, решения, традиции. Про традиционные иконы я много знаю, меня даже приглашали в Самарской семинарии лекции по иконописи читать, а с берестой продолжаю совершать открытия.
Береста, с одной стороны, будучи настолько фактурной, мне помощь оказывает, а с другой — диктует, ведет художника. Добиваюсь, чтобы изображение казалось естественным, выросшим вместе с берестой, а не написанным. Хочется природного эффекта, чтобы меньше чувствовалось присутствия моей руки, и это очень хитрый момент. Самый лучший художник — человеческое воображение. Мастер должен лишь дать направление воображению зрителя, а зритель все детали, которые прописаны неявно, в своем воображении достраивает, видит по-своему. Картинка, по сути своей, она не на бересте, она в голове у человека возникает, и у каждого своя».
По образу и подобию
«Была у меня одна особенность во время учебы, — вспоминает художник, — как приезжему из Саратовской области студенту, мне постоянно не хватало стипендии на жизнь. А чтобы натянуть холст на подрамник, загрунтовать его — расходов не миновать. Я обратил внимание, что после просмотров и выставления оценок в конце семестра, все холсты живописные собираются и выбрасываются на задний двор училища. Вместо того, чтобы делать новую постановку, я собирал старые работы. В следующем семестре доставал старый холст, переворачивал его — чтобы изображение не отвлекало, становилось для меня просто фоном, и поверх рисовал уже свой натюрморт. Холст уже загрунтован, и на нем слой краски, а масло по маслу прекрасно ложится. Некоторые детали, вписывающиеся в мою картину, даже оставлял, если по цвету, например, подходило.
Преподаватели ругались, ведь некоторые мои работы отбирались в фонд училища, а они все — на записанных холстах. Поэтому требовали, чтобы хоть семестровые постановки на чистом холсте выполнял. Заметил минусы такого подхода — записанное полотно диктует тебе технику писания, приходится подстраиваться, отсюда у меня даже дефект выработался — когда ставил перед собой чистый белый холст, то не знал с чего начать, боялся. А в реставрации икон и в работе с берестой этот опыт помогает».
Для вдохновения художнику не обязательно обращаться к духовной сфере. Порой, бывает достаточно посмотреть из окна, и ничем не примечательный деревенский пейзаж — старый деревянный дом, забор и дерево — перемещаются с противоположной стороны улицы на небольшой берестяной лист, как будто всегда там были.
В другой раз принес кто-то на праздник подсолнухи, они уже вянуть начали, Константин их забрал и написал на бересте натюрморт: «Вполне обычный — на втором курсе такие делал, ничего нового, ничего сложного. Пейзажи, натюрморты — этого добра у меня много за плечами. Когда обычную картину пишешь — каждое действие отработано, в голове есть чёткий план, результат предсказуем заранее. В написании икон на бересте есть момент открытия, новизны. Взять, например, одну из икон на бересте, «Голгофа» называется. Я написал её с одними мыслями в голове, и только позже рассмотрел, открыл множество новых символов и смыслов.
Как профессиональный художник, могу и пейзажи, и натюрморты писать, все, чему учили, но душа не лежит. Сделать портрет, изобразить человека — постараюсь, и характер передам, и остальное, но… Если задаться вопросом, кто был первой иконой, где ее написали, где сделали? Первая икона, оказывается, это человек. По образу и подобию сотворенный. Мы — образ и подобие Божие. Замечали, когда батюшка по храму идет во время службы, он сначала кадит образа на стенах, потом поворачивается и кадит присутствующих людей — образы святых, и людей. Мы тоже — образа божьи, пусть грехами и замутненные. Этот смысл даже в обряде сохранился».
Творчеством показываю дух свой
Более десяти лет Константин Боровков живет в Сколково. Его дочь купила здесь дом, сначала на выходные приезжали в село, отдохнуть, а в итоге перебрались насовсем. Константин помогает близким по хозяйству, служит алтарником в храме, а в свободное от работы время занимается живописью и реставрацией.
При храме имеется мастерская, где Николай Боровков чувствует себя как дома в окружении многочисленных полотен. При этом большинство берестяных икон обрели себе новых хозяев и новые стены. Увидеть их можно на фотографиях, у мастера накопился целый каталог — несколько фотоальбомов. Насколько уникальны творения иконописца, настолько же увлекательны их судьбы. Они хранятся у митрополитов, у епископов, и даже у Патриарха Кирилла. Боровков написал ряд икон для Горненского женского монастыря в Иерусалиме, его икона есть в испанском городе Сантьяго-де-Компостела.
Художник находит и показывает нам фотографию Эмира Кустурицы. Всемирно известный режиссер, актер и музыкант держит в руках подаренный ему образ, написанный Боровковым на дереве с обзолом коры.
Одна из икон сколковского живописца хранится в Луганске, в Свято-Петропавловском соборе — список с чудотворного Владимирского образа был отправлен в республику на замирение во время вооруженного конфликта. «Живое древо» — так называлась выставка работ Боровкова в Самарском областном художественном музее. Название придумал Алексей Солоницын, брат известного актера Анатолия Солоницына, сыгравшего Андрея Рублева в одноимённом фильме Андрея Тарковского. Писатель как-то зашел в мастерскую и воскликнул: «Да тут у тебя настоящее живое древо».
Константин Боровков не причисляет свои творения к настоящим иконам. Наиболее подходящим он считает слово «инсталляция», означающее дословно «объемно-пространственная композиция из разнообразных реальных предметов, объединенная единым художественным замыслом».
Занимаясь своим необычным творчеством, художник не преследует корыстных целей: «Я свои минуты славы уже получил. Продавать свои работы не считаю нужным, чаще дарю. Мне для жизни многого не надо, обулся, оделся, поел — мне хватает. Мое увлечение — это личностное «я», которое могу показать людям. Своим творчеством показываю дух свой — вот чем я живу, вот что мне интересно».
Сергей КОВАЛЕНКО. Фото автора.
Делал щит Родины
В 1981 году Константин окончил с красным дипломом живописно-педагогическое отделение самарского художественного училища имени К.С. Петрова-Водкина. Преподавать изобразительное искусство молодому специалисту не довелось. Вместо этого он 14 лет отработал токарем на самарском заводе «Металлист». Как выражается Константин: «Щит Родины делал, был занят на производстве элементов ракетных и авиационных двигателей, в том числе для ракет-носителей «Энергия», «Протон» и «Зенит». Работа была ответственная — микроны ловили при обработке материалов, станок давал такую возможность».
Коллеги по цеху сначала отнеслись к новичку скептически, со снисхождением — какой толк от художника? А тот уже через три месяца был допущен к изготовлению космической продукции. Преподаватель по образованию, он стал токарем четвертого разряда.
«Производство было секретным настолько, что главный цех с внешними стенами завода не соединялся, а стоял внутри корпуса, по центру, вокруг другие цеха. С улицы не заглянешь. Почему не работал по своему профилю? Все просто, женился, а жить-то надо где-то. Учителям квартир не давали, а заводчанам, особенно которые над стратегическими разработками трудились — пожалуйста, и льготы ещё всевозможные. Такие были приоритеты у государства, нужды культуры по остаточному принципу обеспечивались. Собственно, оттого наш ракетно-космический комплекс и был на голову выше конкурентов.
Когда начался распад, от ста семидесяти человек рабочих остались я и два слесаря. От полугода до года зарплату не платили, а когда начинали возвращать — деньги инфляция съедала. Как выжили в девяностые — не знаю, и вспоминать не хочется», — делится Константин Боровков.
Как старинная икона
Написанием икон на бересте Константин увлекся в свободное время от трудовых будней за токарным станком: «Снимешь лоскут с дерева — вот тебе и основа для картины. У березовой коры такой цвет и структура, что фантазия сама работать начинает. Бери только и вписывай изображение. Каждый кусок бересты имеет свои особенности — оттенки, плотность, пятна, дефекты, и всё вместе это делается частью замысла художника. Затемнения, полоски, узелки в древесине становятся уникальным фоном, вплетаются художником в тени, превращаются в элементы одеяний, ложатся светом на лица. Найти материал не проблема — чурбаки березовые где примечу, или в посадку иду, и беру бересту с высохших березок. С живого дерева не снимаю.
Береста похожа на старинный, потемневший холст. Всмотришься в темный рисунок, в нем словно уже спрятана картина, нужно только приложить руку и сделать лик видимым стороннему зрителю».
На бересте удобно писать, считает художник, но только после того, как пройдешь путь проб и ошибок: «Сначала пробовал акварельными красками, но они слабые. Гуашь использовал, затем перешел на темперные краски, а дописывать можно и маслом.
Почему не натюрморты стал изображать на бересте, или, скажем, пейзажи? Отвечу — вы посмотрите на бересту внимательно. Какие образы первыми в голову приходят? Я будто старинную икону увидел, именно такой фон и оттенки характерны для иконописи. Остается очистить древесину от лишнего, освободить лицо, фигуру, спрятанные природой.
То же самое я делаю со старыми иконами, которые мне приносят на реставрацию. Процесс схожий. Только в случае с берестой изображение появляется уникальное, через фантазию, а во время реставрации, наоборот, нужно вернуть лик, созданный кем-то до тебя. Бывает, приносят совсем черные дощечки, ничего не рассмотреть. Начинаешь отмывать — проявляется образ. Так и с берестой, тот же самый эффект.
Лучший художник — человеческое воображение
Иконы Константин писать не умел, но тут, как ни странно, принесло свою пользу образование: «Нам в художественном училище историю искусств преподавали. Говорили, что до 18 века в России все изобразительное искусство было представлено лишь иконами, и только потом пошли пейзажи-портреты. Оказывается, всё это я знал, это во мне пребывало. Когда люди интересуются, откуда у меня знания, как иконы писать, то абсолютно честно говорю — научили в светском, мало того, советском учебном заведении. Единственное — я долгое время знания не применял, но постепенно освежил, накопил опыт».
В 1997 году праздновалось 850-летие Москвы, и от Самарской Епархии на Всероссийской выставке были представлены берестяные иконы, написанные Боровковым. Автор получил много благожелательных отзывов и напутствий — пишите и дальше, кроме вас, никто этого не делает, развивайте свое направление. «Это нетрадиционное искусство, — согласен Константин Боровков, — никто никогда на Руси икон на бересте не писал. Именно поэтому я варюсь в собственном соку — как придумал, так и делаю. До всего доходил сам. А хотелось бы поучиться, подсмотреть, приемы перенять и ошибок не повторять. В каждом искусстве есть секреты, наработки, решения, традиции. Про традиционные иконы я много знаю, меня даже приглашали в Самарской семинарии лекции по иконописи читать, а с берестой продолжаю совершать открытия.
Береста, с одной стороны, будучи настолько фактурной, мне помощь оказывает, а с другой — диктует, ведет художника. Добиваюсь, чтобы изображение казалось естественным, выросшим вместе с берестой, а не написанным. Хочется природного эффекта, чтобы меньше чувствовалось присутствия моей руки, и это очень хитрый момент. Самый лучший художник — человеческое воображение. Мастер должен лишь дать направление воображению зрителя, а зритель все детали, которые прописаны неявно, в своем воображении достраивает, видит по-своему. Картинка, по сути своей, она не на бересте, она в голове у человека возникает, и у каждого своя».
По образу и подобию
«Была у меня одна особенность во время учебы, — вспоминает художник, — как приезжему из Саратовской области студенту, мне постоянно не хватало стипендии на жизнь. А чтобы натянуть холст на подрамник, загрунтовать его — расходов не миновать. Я обратил внимание, что после просмотров и выставления оценок в конце семестра, все холсты живописные собираются и выбрасываются на задний двор училища. Вместо того, чтобы делать новую постановку, я собирал старые работы. В следующем семестре доставал старый холст, переворачивал его — чтобы изображение не отвлекало, становилось для меня просто фоном, и поверх рисовал уже свой натюрморт. Холст уже загрунтован, и на нем слой краски, а масло по маслу прекрасно ложится. Некоторые детали, вписывающиеся в мою картину, даже оставлял, если по цвету, например, подходило.
Преподаватели ругались, ведь некоторые мои работы отбирались в фонд училища, а они все — на записанных холстах. Поэтому требовали, чтобы хоть семестровые постановки на чистом холсте выполнял. Заметил минусы такого подхода — записанное полотно диктует тебе технику писания, приходится подстраиваться, отсюда у меня даже дефект выработался — когда ставил перед собой чистый белый холст, то не знал с чего начать, боялся. А в реставрации икон и в работе с берестой этот опыт помогает».
Для вдохновения художнику не обязательно обращаться к духовной сфере. Порой, бывает достаточно посмотреть из окна, и ничем не примечательный деревенский пейзаж — старый деревянный дом, забор и дерево — перемещаются с противоположной стороны улицы на небольшой берестяной лист, как будто всегда там были.
В другой раз принес кто-то на праздник подсолнухи, они уже вянуть начали, Константин их забрал и написал на бересте натюрморт: «Вполне обычный — на втором курсе такие делал, ничего нового, ничего сложного. Пейзажи, натюрморты — этого добра у меня много за плечами. Когда обычную картину пишешь — каждое действие отработано, в голове есть чёткий план, результат предсказуем заранее. В написании икон на бересте есть момент открытия, новизны. Взять, например, одну из икон на бересте, «Голгофа» называется. Я написал её с одними мыслями в голове, и только позже рассмотрел, открыл множество новых символов и смыслов.
Как профессиональный художник, могу и пейзажи, и натюрморты писать, все, чему учили, но душа не лежит. Сделать портрет, изобразить человека — постараюсь, и характер передам, и остальное, но… Если задаться вопросом, кто был первой иконой, где ее написали, где сделали? Первая икона, оказывается, это человек. По образу и подобию сотворенный. Мы — образ и подобие Божие. Замечали, когда батюшка по храму идет во время службы, он сначала кадит образа на стенах, потом поворачивается и кадит присутствующих людей — образы святых, и людей. Мы тоже — образа божьи, пусть грехами и замутненные. Этот смысл даже в обряде сохранился».
Творчеством показываю дух свой
Более десяти лет Константин Боровков живет в Сколково. Его дочь купила здесь дом, сначала на выходные приезжали в село, отдохнуть, а в итоге перебрались насовсем. Константин помогает близким по хозяйству, служит алтарником в храме, а в свободное от работы время занимается живописью и реставрацией.
При храме имеется мастерская, где Николай Боровков чувствует себя как дома в окружении многочисленных полотен. При этом большинство берестяных икон обрели себе новых хозяев и новые стены. Увидеть их можно на фотографиях, у мастера накопился целый каталог — несколько фотоальбомов. Насколько уникальны творения иконописца, настолько же увлекательны их судьбы. Они хранятся у митрополитов, у епископов, и даже у Патриарха Кирилла. Боровков написал ряд икон для Горненского женского монастыря в Иерусалиме, его икона есть в испанском городе Сантьяго-де-Компостела.
Художник находит и показывает нам фотографию Эмира Кустурицы. Всемирно известный режиссер, актер и музыкант держит в руках подаренный ему образ, написанный Боровковым на дереве с обзолом коры.
Одна из икон сколковского живописца хранится в Луганске, в Свято-Петропавловском соборе — список с чудотворного Владимирского образа был отправлен в республику на замирение во время вооруженного конфликта. «Живое древо» — так называлась выставка работ Боровкова в Самарском областном художественном музее. Название придумал Алексей Солоницын, брат известного актера Анатолия Солоницына, сыгравшего Андрея Рублева в одноимённом фильме Андрея Тарковского. Писатель как-то зашел в мастерскую и воскликнул: «Да тут у тебя настоящее живое древо».
Константин Боровков не причисляет свои творения к настоящим иконам. Наиболее подходящим он считает слово «инсталляция», означающее дословно «объемно-пространственная композиция из разнообразных реальных предметов, объединенная единым художественным замыслом».
Занимаясь своим необычным творчеством, художник не преследует корыстных целей: «Я свои минуты славы уже получил. Продавать свои работы не считаю нужным, чаще дарю. Мне для жизни многого не надо, обулся, оделся, поел — мне хватает. Мое увлечение — это личностное «я», которое могу показать людям. Своим творчеством показываю дух свой — вот чем я живу, вот что мне интересно».
Сергей КОВАЛЕНКО. Фото автора.
